no black and white in the blue
Мне прислали фанфик по "Войне взаперти", раскрывающий Лили и другую лучше, чем сама Война!
Автор — Spielverderber, спасибо ей большое за творчество и интерес! Публикую с разрешения автора.
Это совсем чуточку фемслэш.
читать дальше
Лили вздрагивает во сне и жмётся к Джейку. Её обступили кошмары. Спящий Джейк, как чужой, отстраняется, ложится у самого края. Не может защитить и обнять — тот ещё муженёк!
Эй, идиот, Лили надо жалеть! Ей нелегко!
И как Лили не понимает, насколько он скользкий, гадкий, пустой?! Не любит её ни капли. Принимает за зверушку, которую он, добренький-хорошенький, подобрал, игнорирует страхи, не верит, что её может мучить что-то всерьёз.
Лили ёрзает в постели и мнёт простыни. Вокруг неё одни предатели, которые целуют в губы, а за спиной держат нож. Лили не знает, что её чёрные сны — детский лепет по сравнению с реальностью. Самый страшный враг не тот, кого она видит за закрытыми веками, а тот, под чьим крылом доверчиво спит, с кем делит постель.
Другая шипит и щерится. Она хочет откусить Джейку самоуверенный нос. Его лицо безмятежно, словно он смысл жизни познал. Выскочка!
Лили душно, несмотря на распахнутое окно, из которого на неё льется лунный свет. Она дышит шумно, стонет с тревогой, сжимает кулаки. Волосы налипают на щёки, рассыпаются по подушке, губы поджимаются. Лили — маленький ребёнок, и её надо защищать.
Другая рождена её страхами и болью, чтоб уберечь, укрыть, утешить и не судить. Она понимает Лили лучше всех. Брошенная матерью, наверняка обманываемая мужем, Лили в этой жизни слепой котёнок. Она просто надеется, что окружающие милы взаправду и за улыбками их не кроется подвох, но другая знает: люди огнём проверяются, ударь — и явится истинная суть, не припорошенная показной добротой; выбей у них почву из-под ног — и они покажут себя, оскалятся и предадут. Света нет, все слепят фонариками; Лили не различает, где ложь. Она одна — тихий, но самобытный огонёк, и её тут никто не достоин.
Бей первым — вот что надо бы понять Лили.
За ночь лунный свет мягко перетекает с её лица — освещает звездочки-веснушки — до пят, Лили морщится, дергает плечом. За ночь Лили умирает и перерождается, напитывается жаждой, затем — утоляет её. Ворочается — сорочка задирается и оголяет ещё подростковые нескладные ноги. Розовые пятки зовут их щекотать. Вся небрежно-чудесная, неподдельная, чистая. Другая заворожена. Хочется отправиться пальцами в поход по её коже, зарыться под ткань и отчаянно исследовать всю. Другой нужно соединить их ладони и целовать Лили в потрескавшиеся губы. Растревожить волосы сильнее, уничтожить Джейка и остаться в кристально хрупком уединении. А потом срастись с ней в одно, управлять её руками, чувствовать её кожу как свою, шевелить её губами, разделить боль, подарить счастье. Стать ею, неразличимой, одним.
Лили нужно разжечь изнутри и разбудить. Но другая ещё сама хрупка настолько, что одни мысли мучительны, скрипучи. Она набирается сил по капле, Лили уже ощущает её присутствие. Смутно, правда, не явственнее лунного света, от которого она морщится во сне.
Лили бормочет что-то невнятное, отчаянное: «Отдай! Отдай!» У другой, будь оно, сердце бы сжалось и разорвалось. Лили сворачивается в комок, утробно воет в простыню, всаживает кулак в бок Джейка. И хоть бы тот проснулся да разбудил её! Обнял-поцеловал, погладил плечи — что полагается делать ещё любящему мужу?! Лили рыдает себе в колени, а другая не может ничего поделать. И злится на себя. Этот дом надо разнести! Вырвать сердце всем лже-близким и скормить волкам!
Ах если бы у другой была плоть — Лили так много страдала! — она бы сцеловала каждую слезинку с её лица, прижала бы так тесно, что она бы захрустела, как тросточка, обласкала бы всю, увела отсюда. Но Лили лежит с Джейком-ледышкой, который и во сне приглаженный и невозмутимый — диво, что не в костюме спит. Лежит с Джейком и не знает о ней.
Лили, Лили, бедная её Лили. Недолюбленная, одинокая, плачущая, корчащаяся Лили. Другая шепчет ей в прозрачное ушко: «Открой глаза, открой глаза, ты всех наказала». Для Лили это не различимее ветерка, колышащего занавески. Другой надо обладать и повелевать. Кажется, Лили так близка — и можно касаться островка плеча, смахнуть слёзы, но пальцы проходят сквозь. Другая рычит.
Их ждут большие дела, а она рыдает тут, слабая девчонка, скулит позорно! Не может покориться сну.
«Открой глаза, открой глаза!» — другая беснуется. Как бороться с нетерпением? Пытается хлестать Лили по щекам, но бьётся в пустоту. Раскачать бы постель, но ничего не шелохнется. Грудь Лили вздымается, руками она обнимает себя. Выплакавшись уже, тихо, бездонно всхлипывает. Вряд ли осознаёт что-то в реальности.
Другая смотрит на дорогую, дрожащую и на того, кто рядом с ней, — между ними расстояния пропасть, — и её не заметит никто, да и как бы?.. Другая ложится между Лили и Джейком, последнего не трогая, хотя ничего бы он не ощутил — она только для Лили. Старается обнять её, явив своё присутствие, согреть этого одинокого ребёнка в колыбели рук. Представляет, что по венам её течет кровь, такая же жаркая, как у Лили, что ладони её тверды и могут ласкать, растереть, задушить, сталью сжать, подмять. Носом пристраивается к её лопатке, дует легко. Другой становится так хорошо, так уютно. Её Лили — и естественно рядом. Скоро так будет всегда. Лили даст ей тело, другая даст Лили глаза и волю.
Другая урчит, как котёнок на солнышке. Лили стонет долго-долго. Переворачивается, отстраняется от Джейка дальше — другая, что приклеенная, следует за ней. Лили неосторожна — от движения руки с тумбы слетает бестолковая ваза. Грохот, разбитое стекло, но не громче же слёз Лили! Чёртов холодный ублюдок!
Джейк подскакивает со словами:
— Опять, Лили? Я так не отдохну за ночь!
Включает свет, окидывает взглядом комнату, разбитую вазу, опухшее лицо жены. Другая жмурится и отражается в пустом взгляде Лили, прячется за волосами.
Лили смотрит с беспомощностью и виной. Неловко раскидывает руки, сидя в постели:
— Мне очень и очень жаль, я такая растяпа, я всё уберу.
Джейк в ванной наливает воду в стакан, Лили сметает осколки в мусорное ведро. Она теряет чувство реальности, не до конца проснувшись. Свет рождает много теней на полу и её руках, очень хочется спать. Стёкла блестят, раздваиваются. Одно всаживается Лили в ладонь, она тихонько вскрикивает, вспоминая попутно при виде крови, что кровь видела во сне, хлеставшую из юноши, и она тому виной, похоже. Она не помнит его лица, лишь то, что долго-долго плакала по нему, тому, кого убила. Он был красив, и жизнь из него уходила по капле. Другая подкрадывается, ей до смерти хочется слизать кровь.
Лили улыбается со счастливой рассеянностью.
Автор — Spielverderber, спасибо ей большое за творчество и интерес! Публикую с разрешения автора.
Это совсем чуточку фемслэш.
читать дальше
Лили вздрагивает во сне и жмётся к Джейку. Её обступили кошмары. Спящий Джейк, как чужой, отстраняется, ложится у самого края. Не может защитить и обнять — тот ещё муженёк!
Эй, идиот, Лили надо жалеть! Ей нелегко!
И как Лили не понимает, насколько он скользкий, гадкий, пустой?! Не любит её ни капли. Принимает за зверушку, которую он, добренький-хорошенький, подобрал, игнорирует страхи, не верит, что её может мучить что-то всерьёз.
Лили ёрзает в постели и мнёт простыни. Вокруг неё одни предатели, которые целуют в губы, а за спиной держат нож. Лили не знает, что её чёрные сны — детский лепет по сравнению с реальностью. Самый страшный враг не тот, кого она видит за закрытыми веками, а тот, под чьим крылом доверчиво спит, с кем делит постель.
Другая шипит и щерится. Она хочет откусить Джейку самоуверенный нос. Его лицо безмятежно, словно он смысл жизни познал. Выскочка!
Лили душно, несмотря на распахнутое окно, из которого на неё льется лунный свет. Она дышит шумно, стонет с тревогой, сжимает кулаки. Волосы налипают на щёки, рассыпаются по подушке, губы поджимаются. Лили — маленький ребёнок, и её надо защищать.
Другая рождена её страхами и болью, чтоб уберечь, укрыть, утешить и не судить. Она понимает Лили лучше всех. Брошенная матерью, наверняка обманываемая мужем, Лили в этой жизни слепой котёнок. Она просто надеется, что окружающие милы взаправду и за улыбками их не кроется подвох, но другая знает: люди огнём проверяются, ударь — и явится истинная суть, не припорошенная показной добротой; выбей у них почву из-под ног — и они покажут себя, оскалятся и предадут. Света нет, все слепят фонариками; Лили не различает, где ложь. Она одна — тихий, но самобытный огонёк, и её тут никто не достоин.
Бей первым — вот что надо бы понять Лили.
За ночь лунный свет мягко перетекает с её лица — освещает звездочки-веснушки — до пят, Лили морщится, дергает плечом. За ночь Лили умирает и перерождается, напитывается жаждой, затем — утоляет её. Ворочается — сорочка задирается и оголяет ещё подростковые нескладные ноги. Розовые пятки зовут их щекотать. Вся небрежно-чудесная, неподдельная, чистая. Другая заворожена. Хочется отправиться пальцами в поход по её коже, зарыться под ткань и отчаянно исследовать всю. Другой нужно соединить их ладони и целовать Лили в потрескавшиеся губы. Растревожить волосы сильнее, уничтожить Джейка и остаться в кристально хрупком уединении. А потом срастись с ней в одно, управлять её руками, чувствовать её кожу как свою, шевелить её губами, разделить боль, подарить счастье. Стать ею, неразличимой, одним.
Лили нужно разжечь изнутри и разбудить. Но другая ещё сама хрупка настолько, что одни мысли мучительны, скрипучи. Она набирается сил по капле, Лили уже ощущает её присутствие. Смутно, правда, не явственнее лунного света, от которого она морщится во сне.
Лили бормочет что-то невнятное, отчаянное: «Отдай! Отдай!» У другой, будь оно, сердце бы сжалось и разорвалось. Лили сворачивается в комок, утробно воет в простыню, всаживает кулак в бок Джейка. И хоть бы тот проснулся да разбудил её! Обнял-поцеловал, погладил плечи — что полагается делать ещё любящему мужу?! Лили рыдает себе в колени, а другая не может ничего поделать. И злится на себя. Этот дом надо разнести! Вырвать сердце всем лже-близким и скормить волкам!
Ах если бы у другой была плоть — Лили так много страдала! — она бы сцеловала каждую слезинку с её лица, прижала бы так тесно, что она бы захрустела, как тросточка, обласкала бы всю, увела отсюда. Но Лили лежит с Джейком-ледышкой, который и во сне приглаженный и невозмутимый — диво, что не в костюме спит. Лежит с Джейком и не знает о ней.
Лили, Лили, бедная её Лили. Недолюбленная, одинокая, плачущая, корчащаяся Лили. Другая шепчет ей в прозрачное ушко: «Открой глаза, открой глаза, ты всех наказала». Для Лили это не различимее ветерка, колышащего занавески. Другой надо обладать и повелевать. Кажется, Лили так близка — и можно касаться островка плеча, смахнуть слёзы, но пальцы проходят сквозь. Другая рычит.
Их ждут большие дела, а она рыдает тут, слабая девчонка, скулит позорно! Не может покориться сну.
«Открой глаза, открой глаза!» — другая беснуется. Как бороться с нетерпением? Пытается хлестать Лили по щекам, но бьётся в пустоту. Раскачать бы постель, но ничего не шелохнется. Грудь Лили вздымается, руками она обнимает себя. Выплакавшись уже, тихо, бездонно всхлипывает. Вряд ли осознаёт что-то в реальности.
Другая смотрит на дорогую, дрожащую и на того, кто рядом с ней, — между ними расстояния пропасть, — и её не заметит никто, да и как бы?.. Другая ложится между Лили и Джейком, последнего не трогая, хотя ничего бы он не ощутил — она только для Лили. Старается обнять её, явив своё присутствие, согреть этого одинокого ребёнка в колыбели рук. Представляет, что по венам её течет кровь, такая же жаркая, как у Лили, что ладони её тверды и могут ласкать, растереть, задушить, сталью сжать, подмять. Носом пристраивается к её лопатке, дует легко. Другой становится так хорошо, так уютно. Её Лили — и естественно рядом. Скоро так будет всегда. Лили даст ей тело, другая даст Лили глаза и волю.
Другая урчит, как котёнок на солнышке. Лили стонет долго-долго. Переворачивается, отстраняется от Джейка дальше — другая, что приклеенная, следует за ней. Лили неосторожна — от движения руки с тумбы слетает бестолковая ваза. Грохот, разбитое стекло, но не громче же слёз Лили! Чёртов холодный ублюдок!
Джейк подскакивает со словами:
— Опять, Лили? Я так не отдохну за ночь!
Включает свет, окидывает взглядом комнату, разбитую вазу, опухшее лицо жены. Другая жмурится и отражается в пустом взгляде Лили, прячется за волосами.
Лили смотрит с беспомощностью и виной. Неловко раскидывает руки, сидя в постели:
— Мне очень и очень жаль, я такая растяпа, я всё уберу.
Джейк в ванной наливает воду в стакан, Лили сметает осколки в мусорное ведро. Она теряет чувство реальности, не до конца проснувшись. Свет рождает много теней на полу и её руках, очень хочется спать. Стёкла блестят, раздваиваются. Одно всаживается Лили в ладонь, она тихонько вскрикивает, вспоминая попутно при виде крови, что кровь видела во сне, хлеставшую из юноши, и она тому виной, похоже. Она не помнит его лица, лишь то, что долго-долго плакала по нему, тому, кого убила. Он был красив, и жизнь из него уходила по капле. Другая подкрадывается, ей до смерти хочется слизать кровь.
Лили улыбается со счастливой рассеянностью.
@темы: избалован донельзя, война взаперти